Но цифр этих я стирать не буду

Строки, которые проникают в самую душу…

12 декабря не стало Валентина Гафта — любимого миллионами актера, символа эпохи. 2 сентября он отпраздновал свое 85-летие, пишет ВВС.

К известности актер шел долго. Дебютировав в 1957 году в маленькой бессловесной ролью в фильме «Убийство на улице Данте», он двадцать с лишним лет играл только в эпизодах.

Когда Эльдар Рязанов хотел снимать фильм «Сирано де Бержерак», Гафту должна была достаться небольшая роль капитана гвардейцев. Но Валентин Иосифович про нее столько придумал, начитался… И рассказал Рязанову целую биографию этого персонажа. Тогда Рязанов решил: «Я никогда с этим артистом связываться не буду!». Но все было иначе. Именно Рязанов раскрыл дарование уже далеко не юного актера в «Гараже» и «О бедном гусаре замолвите слово». Полковника Покровского из «Бедного гусара» многие считают лучшей ролью Валентина Гафта.

Впоследствии Гафт снялся еще в трех рязановских картинах: «Забытая мелодия для флейты», «Небеса обетованные» и «Старые клячи».

В золотой фонд советского кино вошли еще два фильма с участием Гафта — «Здравствуйте, я ваша тетя!» и «Чародеи». За свою жизнь Гафт снялся в более 200 фильмах, озвучил множество советских и современных героев мультфильмов.

Гафт был трижды женат, последний раз — на актрисе Ольге Остроумовой. Они познакомились на съемках фильма «Гараж» и были действительно счастливы вместе. «Мне повезло в любви. У меня есть дом, где меня любят и помогают», — сказал Гафт в одном из последних интервью.

Валентин Гафт всегда говорил, что обожает актерство. Последнюю роль в кино сыграл в возрасте 81 года. Несмотря на прогрессирующую болезнь Паркинсона, записывал аудиоспектакли и приезжал на телепередачи в инвалидном кресле.

Валентин Иосифович был талантлив в придумывании эпиграмм на коллег по искусству, зачастую весьма ядовитых. Многие обижались. Автор об этом знал, и однажды написал о самом себе: «Гафт очень многих изметелил и в эпиграммах съел живьем. Набил он руку в этом деле, а остальное мы набьем».

Читать также: СТРЕСС: Простая техника избавления от негативных последствий

А еще актер писал стихотворения о жизни, любви и человечности. Эти строки проникают до глубины души:

«Я строю мысленно мосты…»

Я строю мысленно мосты,
Их измерения просты,
Я строю их из пустоты,
Чтобы идти туда, где Ты.

Мостами землю перекрыв,
Я так Тебя и не нашел,
Открыл глаза, а там… обрыв,
Мой путь закончен, я — пришел.

«Пёс»

Отчего так предан Пёс,
И в любви своей бескраен?
Но в глазах — всегда вопрос,
Любит ли его хозяин.

Оттого, что кто-то — сек,
Оттого, что в прошлом — клетка!
Оттого, что человек
Предавал его нередко.

Я по улицам брожу,
Людям вглядываюсь в лица,
Я теперь за всем слежу,
Чтоб, как Пёс, не ошибиться.

«Живых все меньше в телефонной книжке…»

Живых всё меньше в телефонной книжке,
Звенит в ушах смертельная коса,
Стучат всё чаще гробовые крышки,
Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они, в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили —
Кончались денно-нощные витки.
Теперь о том, что недоговорили,
Звучат, как многоточия, гудки.

«Я и ты, нас только двое?»

Я и ты, нас только двое?
О, какой самообман.
С нами стены, бра, обои,
Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире
И за окнами капель,
С нами всё, что в этом мире
Опустилось на постель.

Мы — лишь точки мирозданья,
Чья-то тонкая резьба,
Наш расцвет и угасанье
Называется — судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,
Бьют часы в полночный час,
А над нами кто-то свыше
Всё давно решил за нас.

«Уже от мыслей никуда не деться…»

Уже от мыслей никуда не деться.
Пей или спи, смотри или читай,
Всё чаще вспоминается мне детства
Зефирно-шоколадный рай.

Ремень отца свистел над ухом пряжкой,
Глушила мать штормящий океан,
Вскипевших глаз белесые барашки,
И плавился на нервах ураган.

Отец прошел войну, он был военным,
Один в роду, оставшийся в живых.
Я хлеб тайком носил немецким пленным,
Случайно возлюбя врагов своих.

Обсосанные игреки и иксы
Разгадывались в школе без конца,
Мой чуб на лбу и две блатные фиксы
Были решенной формулой лица.

Я школу прогулял на стадионах,
Идя в толпе чугунной на прорыв,
Я помню по воротам каждый промах,
Все остальные промахи забыв.

Иду, как прежде, по аллее длинной,
Сидит мальчишка, он начнет всё вновь,
В руке сжимая ножик перочинный,
На лавке что-то режет про любовь.

Источник: cluber.com.

Эпиграммы Валентина Гафта – иногда безобидные, иногда ядовитые – мгновенно вышли за пределы актерских капустников и отправились в народ. Они выходили отдельными сборниками (в одном издании – с иллюстрациями Михаила Шемякина, в другом – Никаса Сафронова). Гафт даже давал отдельные интервью, целиком посвященные эпиграммам. Где вспоминал, что самую первую сочинил в 60-е годы и посвятил театральному режиссеру Андрею Гончарову, в чей постановке только что вышел спектакль «Четыре» по пьесе Генриха Боровика. Гончаров слыл страстным грибником. Эпиграмма звучала так:

Грибных дел мастер Гончаров

В лесу грибы искать здоров.

Так гончаровская рука

Нашла в лесу Боровика.

С тех пор он написал этих эпиграмм десятки, если не сотни.

Валентина Иосифовича ужасно расстраивало, что ему приписывают эпиграммы, которых он не сочинял. Так, он настаивал, что не является автором эпиграммы на Михалковых (Сергея, Никиту и Андрея Михалкова-Кончаловского): «Россия! Чуешь этот страшный зуд? Три Михалковых по тебе ползут!» Гафт в интервью называл Михалковых удивительными, талантливейшими людьми и утверждал, что никогда не позволил бы себе грубого высказывания в их адрес. Он даже лично говорил Никите Михалкову, у которого снимался в фильме «12», что не имеет к эпиграмме никакого отношения. Михалков, впрочем, в ответ уверял, что даже если Гафт и написал этот стишок, он на него не в обиде – потому что любит его не за это.

Менее известны серьезные стихотворения Гафта – а он написал их немало. Их мы тоже включили в нашу подборку.

Армену Джигарханяну

Гораздо меньше на земле армян,

Чем фильмов, где играл Джигарханян.

Зиновию Гердту

О, необыкновенный Гердт!

Он сохранил с поры военной

Одну из самых лучших черт —

Колено- он -непреклоненный.

Эльдару Рязанову

Переосмысливая заново

Картины Элика Рязанова,

Скажу: талант его растет,

Как и живот, им нет предела,

Но вырывается вперед

Его талантливое тело!

Геннадию Хазанову

Он, конечно, популярный,

В каждой шутке острый ум.

Но зачем же кулинарный

Был закончен техникум.

Щам не знаем сколько суток,

Нет и каши гречневой

И, выходит, кроме шуток,

Жрать пока что нечего…

Михаилу Козакову

Все знают Мишу Козакова

Всегда отца, всегда вдовца

Начала много в нем мужского,

Но нет мужского в нем конца.

Ие Саввиной

Все это правда, а не враки

И вовсе не шизофрения.

В Крыму гуляли две собаки,

Поменьше шпиц, побольше – Ия.

Ей же

Глазки серо-голубые,

Каждый добрый — вместе злые.

Лие Ахеджаковой

Везде играет одинаково

Актриса Лия Ахеджакова.

(По легенде, когда актриса обиделась на эту эпиграмму, Гафт дописал к ней еще две строки. – Ред.)

Великолепно! В самом деле

Везде играет на пределе.

Иннокентию Смоктуновскому

Нет, он совсем не полоумный,

Из театра в театр неся свой крест.

Всегда выигрывает в сумме

От этой перемены мест.

Людмиле Гурченко

Ей повезло – все знать, все мочь,

Хоть водку глушит из стакана,

А карнавальная та ночь

Звездой мигает нам с экрана.

Но всех пока одно тревожит:

Без мата Гурченко не может.

Евгении Симоновой

Тобою, Женя, восхищен

Не только я – советский зритель.

Но вы по-дружески поймите,

Что мелодрамой сыт и он.

Олегу Далю

Уходит Даль куда-то в даль…

Не затеряться бы в дали.

Немаловажная деталь:

Вы все же Даль, а не Дали.

Ирине Муравьевой

В искусстве для тебя теперь

Открыты двери.

И зря твердит молва –

«Москва слезам не верит».

Сыграла Ира очень натурально,

Еще чуть-чуть и будет гениально.

Галине Волчек

В ней, толстой,

Совместились тонко

Любовь к искусству

И к комиссионке.

Юрию Богатыреву

Богатырь ты, Юра, с виду

И актер душой.

Мы на сцену вместе выйдем

Ты махнешь рукой.

Сколько горьких слез украдкой

По тебе прольют

Об актерской жизни сладкой

Песенку споют.

Ты играй, моя голубка, в матушке Москве,

Если выгонят, завклубом будешь на селе.

Леониду Каневскому

Хоть Леня дорог самому Эфросу

Размер таланта уступает носу.

Но если Ленин нос рассматривать отдельно

Поймем мы, что артист талантлив беспредельно.

Татьне Дорониной

Клубника в сметане – Доронина Таня,

Другого ты в ней не ищи.

И ляжет в постель, и на сцене так встанет,

Как будто «Шанели» накапали в щи.

Зиновию Высоковскому

Когда таким как ты пути открыты,

Растет толпа антисемитов.

«Троим в лодке, не считая собаки» (Андрею Миронову, Михаилу Державину, Александру Ширвиндту)

А зря собачку не считали,

Вам всем бы брать с нее пример.

Мы, чудаки, не замечали,

Что рядом умный фокстерьер.

Нет, братцы, вы не англичане,

Жаль вас и жалко ваших дам,

Джером, как это не печально,

Лишь фокстерьеру по зубам.

Андрею Мягкову

Не будь «Иронии» в судьбе,

Мы б и не знали о тебе.

Ролану Быкову

Ему бы в сборную по баскетболу.

Какой-то черт сидит в нем, бес.

Всего лишь два вершка от пола,

Но звезды достает с небес.

Валентину Гафту

Когда ты сочиняешь эпиграммы,

Ты сам себе копаешь яму.

…И НЕСКОЛЬКО СЕРЬЕЗНЫХ СТИХОТВОРЕНИЙ

Жираф

Не олень он и не страус,

А какой-то странный сплав,

Он абстракция, он хаос,

Он ошибка, он жираф.

Он такая же ошибка,

Как павлин, как осьминог,

Как комар, собака, рыбка,

Как Гоген и как Ван Гог.

У природы в подсознаньи

Много есть еще идей,

И к нему придет признанье,

Как ко многим из людей.

Жираф –

Эйфелева башня,

Облака над головой,

А ему совсем не страшно,

Он – великий и немой.

Осип Мандельштам

Мы лежим с тобой в объятьях

В январе среди зимы,

Мой халат и твое платье

Обнимаются, как мы.

Как кресты, на окнах – рамы,

Кто мы, люди, мы – ничто?

Я читаю Мандельштама,

А в душе вопрос – за что?

Ребра, кожа, впали щеки,

А в глазах застывший страх,

И стихов замерзших строки

На обкусанных губах.

Пророк

Я видел на коре лицо пророка,

Сверкнула молния, и началась гроза,

Сквозь дождь смотрели на меня глаза,

И тарахтела наверху сорока.

Вдруг занавес ветвей лицо его закрыл,

Горячим лбом я дерева коснулся,

И он шепнул мне: «Думаешь, ты жил?

Ты просто плохо спал, и, наконец, проснулся».

Фаина Раневская

Голова седая на подушке.

Держит тонкокожая рука

Красный томик «Александр Пушкин».

С ней он и сейчас наверняка.

С ней он никогда не расставался,

Самый лучший — первый кавалер,

В ней он оживал, когда читался.

Вот вам гениальности пример.

Приходил задумчивый и странный,

Шляпу сняв с курчавой головы.

Вас всегда здесь ждали, Александр,

Жили потому, что были Вы.

О, многострадальная Фаина,

Дорогой захлопнутый рояль.

Грустных нот в нем ровно половина,

Столько же несыгранных. А жаль!

На смерть Алексея Габриловича

Живых всё меньше в телефонной книжке,

Звенит в ушах смертельная коса,

Стучат всё чаще гробовые крышки,

Чужие отвечают голоса.

Но цифр этих я стирать не буду

И рамкой никогда не обведу.

Я всех найду, я всем звонить им буду,

Где б ни были они, в раю или в аду.

Пока трепались и беспечно жили —

Кончались денно-нощные витки.

Теперь о том, что недоговорили,

Звучат, как многоточия, гудки.

Театр

Театр! Чем он так прельщает,

В нем умереть иной готов,

Как милосердно Бог прощает

Артистов, клоунов, шутов.

Зачем в святое мы играем,

На душу принимая грех,

Зачем мы сердце разрываем

За деньги, радость, за успех?

Зачем кричим, зачем мы плачем,

Устраивая карнавал,

Кому-то говорим — удача,

Кому-то говорим — провал.

Что за профессия такая?

Уйдя со сцены, бывший маг,

Домой едва приковыляя,

Живет совсем, совсем не так.

Не стыдно ль жизнь, судьбу чужую,

Нам представлять в своем лице!

Я мертв, но видно, что дышу я,

Убит и кланяюсь в конце.

Но вымысел нас погружает

Туда, где прячутся мечты,

Иллюзия опережает

Всё то, во что не веришь ты.

Жизнь коротка, как пьесы читка,

Но если веришь, будешь жить,

Театр — сладкая попытка

Вернуться, что-то изменить.

Остановить на миг мгновенье,

Потом увянуть, как цветок,

И возродиться вдохновеньем.

Играем! Разрешает Бог!

Гамлет

Нет, Гамлет, мы неистребимы,

Пока одна у нас беда,

Пред нами тень отцов всегда,

А мы с тобой — как побратимы.

Решая, как нам поступить,

Пусть мы всегда произносили

Сомнительное слово «или»,

Но выбирали только «быть».

Хулиганы

В. Высоцкому

Мамаша, успокойтесь, он не хулиган,

Он не пристанет к вам на полустанке,

В войну Малахов помните курган?

С гранатами такие шли под танки.

Такие строили дороги и мосты,

Каналы рыли, шахты и траншеи.

Всегда в грязи, но души их чисты,

Навеки жилы напряглись на шее.

Что за манера — сразу за наган,

Что за привычка — сразу на колени.

Ушел из жизни Маяковский-хулиган,

Ушел из жизни хулиган Есенин.

Чтоб мы не унижались за гроши,

Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски,

Ушел из жизни хулиган Шукшин,

Ушел из жизни хулиган Высоцкий.

Мы живы, а они ушли туда,

Взяв на себя все боли наши, раны…

Горит на небе новая Звезда,

Ее зажгли, конечно, хулиганы.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

“Я видел гениев, с которыми не стоял рядом. И никогда не думал, что буду, как они”: ушел из жизни Валентин Гафт

85-летний актер скончался от инсульта, после которого не смог восстановиться (подробности)

Валентин Гафт: «В первый день войны поезд, на котором мы должны были ехать с семьей, разбомбили»

Когда началась война, маленькому Вале Гафту не было еще и шести лет. Его семья жила тогда в Сокольниках, на улице Матросская тишина. Отец, адвокат, ушел на фронт добровольцем. Вернулся в самом конце войны майором – с ранением в голову несколько месяцев пролежал в одном из московских госпиталей.

Что из военного детства больше всего врезалось в память? Знаменитый актер Валентин Иосифович в разговоре с корреспондентом «Комсомолки» вспомнил о многом (подробности)

Валентин Гафт: А над нами кто-то свыше Все давно решил за нас

2 сентября народному артисту исполнилось 85 лет. К сожалению, как говорят его близкие, после инсульта он потерял физическую силу и не хочет, чтобы его видели в таком состоянии (подробности)