Он лежал с температурой в москве а я стирал его белье

Премьера нового интервью с SCHOKK’ом | часть 2

— Мир был у ваших ног?
И да, и нет. Мы почувствовали, что есть спрос и есть возможность прямо заработать. Но в то же время ничего не срасталось. Мы постоянно вылетали с каких-то квартир по непонятным причинам. Постоянно был недостаток каких-то сумм. Мы дали 15 концертов, и у нас в карманах чуть больше штуки евро. Говорю: “Ваня, как?” “500 евро надо Снаку отдать за твою обложку, нужно Бархану за обложку Мирона, еще нужно отдать за мастеринг, еще нужно туда, нужно сюда…”

— Сколько стоил концерт в то время?
Не помню, но я помню, что на концерте в Москве мы заработали 12,5 тысяч евро. Но мы отъездили огромный тур и по его окончанию сидели каждый со штукой евро в кармане. Где эти деньги? Куда они ушли?
Причем, мне Мирон постоянно говорил: “Надо бросать Ленина, Миша из Phlatline будет делать букинг, Лиза, бывшая девушка Слима, будет всем остальным заниматься, вот Верочка еще есть”. А я, типа: “Нет, я лоялен, не будем сливать Ленина, надо решить этот вопрос”.
Мирон просто раньше меня понял, что мы недостаточно профессионально подходим к делу. А я не догоняю всего этого — и мешаю. А московские события были лишь предлогом. У нас и до этого было достаточно стычек. Где я в него швырял стаканом в стенку.

— Что было неприятнее всего в этом разрыве?
Когда после всего, что произошло, ты сидишь в Берлине и читаешь, что в интернете пишет твой лучший друг — и ты не можешь защищаться, тебе нечего сказать. Ты знаешь, что половина написаного брехня, но ничего не можешь сделать. И ты то молчишь и терпишь. То взрываешься и начинаешь комментировать — и делаешь все еще хуже. Варишься в этом и не знаешь, что делать: хочется защищаться и орать: “Это не так, это неправда”, но…
Самый обидный момент был даже не в том, что он за моей спиной встречался с Ромой [Жиганом], договаривался о чем-то. И не то, что он покинул группу, это я мог понять. Я не понял вот чего: мы созвонились после концерта в Петербурге, я брал билеты в Гамбург и договаривался встретиться в Лондоне через пару недель. Он сказал: “Хорошо”, а через пару дней выставил видео, где сказал, что я сбежал и ничего ему не сказал. И я сижу: “Как? Я тебе за два часа до этого говорил, что улетаю. Зачем? Покинул ты группу, хорошо. Я бы, естественно, разозлился, но со временем бы все понял. Но зачем ты меня обвиняешь в том, чего я не делал? Опускаешь меня лицом в грязь, чтобы самому не выглядеть позорно — ведь друзья познаются в беде.
Вы сразу производили впечатление очень непохожих людей.
Но мы очень быстро подружились. И очень тесно. Мы каждый день созванивались, он прилетал в Бамберг и жил у меня, а я жил у него в Лондоне со своей девушкой. Знали друг о друге все. Он лежал с температурой в Москве, а я стирал его белье, потому что он ходить не мог.
Но когда мы впервые попали в одну комнату и провели вместе в туре несколько месяцев, то поняли, что у нас очень сложные характеры. Что у него такой маниакально-депрессивный типаж, ему хочется побыть одному, почитать книжку, а у меня все ровно наоборот.

— Как ты переехал в Берлин?
Это опять же произошло после московских событий. Бамберг слишком маленький город, где все слишком внимательно следили за моим “успехом”. Сначала я уехал в Канны к брату, потом полгода жил в Гамбурге, ушел в запой. Но потом собрался, стал обзванивать свои контакты среди немецкого рэпа, меня позвали в Берлин.

— Почему ты перестал сотрудничать с Лениным?
Мы жили в Берлине вместе с Ваней. Когда я выбирал жилье, Ваня советовал: “Возьми трехкомнатную. Платить будем вместе, родители гарантируют, что будут помогать на первых порах”. Уговорил. Но Ваня не платил, а к тому же плотненько подсел на кокаинчик. А я из тех, кто завязав с наркотиками сам, становится их абсолютным противником. Я завязал в 99-м и с тех пор пренебрегаю людьми, которые торчат. В общем, я делал все, чтобы ему не было приятно сидеть в квартире, нюхать кокосик и писать в твитер. Так Ваня съехал и смылся в Рио, сделав мне кучу долгов. Две недели назад мы впервые списывались, но все время до этого мы не общались.

— Чем ты занимался в Берлине?
Начинать работать было не вариант, я давно этим не занимался. И я начал бить татухи. Про это я думал еще в 2010-м, когда переезжал к Мирону в Лондон. Сейчас я могу себе позволить трехкомнатную квартиру, а в одной из комнат я сделал тату-студию.
Мне подходит ритм Берлина. Он тоже быстрый, но он не жрет твою энергию, в отличии от Москвы. Я живу в Шарлоттенбурге, это западный Берлин. В популярном среди хипстеров Кройцберге очень интересно поехать с друзьями поесть, погулять, посидеть в парке и сходить на фестиваль. Но там слишком “мульти-культи” для меня. Все едут в восточный Берлин за творческой атмосферой, потому что “я художник и креативный человек”, но как только возникает успех, человек тут же переезжает в западную часть города. Там чище, комфортнее, меньше пьяни и наркотиков. У меня в Шарлоттенбурге нет мигрантов, нет никаких баров. Около дома начинается парк, где бегают и гуляют с собачками. Напротив еврейское кафе со старой бабушкой хозяйкой. За углом городской суд, люди в костюмчиках. Все очень буржуазно.

— Как ты начал работать с Phlatline?
Мы познакомились в 2011-м. Я кстати, сначала не знал, что Миша Phlatline — немец. Помню момент, когда они пришли на наш концерт, и Ваня Ленин говорит: “Зачем они пришли, они вас хотят увести”. После всего, что произошло, мы нередко виделись с Мишей в Берлине — он регулярно прилетал туда продлевать визу. И он всегда издалека так интересовался, как у меня дела. Мы с Лениным на тот момент особо уже ничего не делали, но сбривать его я не мог. Но в какой-то момент он сам свалил в Рио. И когда я про это Мише рассказал, он тут же ответил: “Настало время серьезного разговора. Так и так, мне интересно с тобой работать”.

— Насколько серьезны твои опыты с артом?
Они случайно начались. Когда я переехал в Берлин, то попал в мастерскую Иноккентия Баранова, московского художника. А вокруг него журналисты, блогеры и так далее. Это Фридрихсхайн, там хипстерская арт-тусовка похлеще, чем в Кройцберге. Поначалу мне это было интересно. Но быстро наскучило. Кроме псевдоизвестности, это ничего не дает. А у меня уже был не тот возраст, чтобы надрачивать на популярность среди хипстеров.
Я опять же выехал на провокации. Сделал серию плакатов от руки, где рисовал Ван Гога, Да Винчи, Шиле и Энди Уорхола с футболками fuck streetart. Стритарт смог войти в живопись и в сам art, и вот ответ на это самого art. Потому что клеить как JR огромные фотографии на стены — это же не арт. Арт — это когда можешь только ты. А напротив плаката спектакля “Дьявол носит Prada” я наклеил огромного Иисуса в Hermes — бог носит Hermes. Это по всем модным блогам разбежалось. Но в твоей жизни от этого ничего не меняется. Это не приносит денег. В Берлине если на асфальте сидят модные люди с вином, то это художники. В крайнем случае дизайнеры.
Я сейчас хочу сделать кое-что глобальное. Ищем большую стену, где можно будет нарисовать 20 силуэтов с лицами Меркель, Обамы и так далее. Сверху написать “Пли!” Взять камеру, встать напротив с пейнтбольными ружьями и предлагать прохожим постреляит в политиков. Но придется подождать до середины августа — в это время закончится срок условного наказания. За такое могут зацепиться.

— Что изменится на новом альбоме?
Почти все. Старый материал давно перестал меня устраивать. Я поймал себя на мысли, что веду совсем другую жизнь в Берлине, а потом приезжаю домой и записываю баттл-рэп. Было ощущение, что я роль играю в театре, что это не я.
После провальных концертов в Москве и Питере, где я не вывозил ни морально, ни физически, когда я не хотел выходить на сцену читать рэп, я сказал: “Ребята, я сейчас улетаю и просто делаю, что я хочу делать. Потом скину вам демки, мы послушаем и решим, что дальше”.

— В истории с баттл-рэпом поставлена точка?
Я бы не стал так говорить — вдруг меня кто-нибудь заденет, вдруг Oxxxymiron диссанет на альбоме.
В России выросло поколение, для которых баттл-рэп — это нормально. Разумно ли отказываться от него?
Я объективно смотрю на эти вещи. Я делал его. Но сейчас появились не менее интересные представители жанра. Они моложе, у них новый подход, у них другая информационная база, с которой они работают. А мне уже не 20 лет. Одно дело выйти побатлиться со своими сверстниками, с Гуфом или с Бастой. А выйти на Versus с какими-нибудь Джубили или Галатом — ну, это смешно для 34-летнего парня.

— Тебя в принципе многие хотели бы увидеть на баттле. Есть такие планы?
Мирончик не хочет. Ну мне правда больше никто не интересен. Когда он в последнем раунде сказал: “я приду и разъебу тебя, когда мне это будет выгодно”, я подумал: “Да, ты все сказал, больше ничего не говори”. То есть, тебе выгодно было баттлиться с Джоннибоем из-за просмотров. Тебе выгодно баттлиться с Dizaster — ажиотаж и так далее. Но любой дурак понимает, что баттл со мной вызовет ажиотаж в три раза больше. Тебе уже выгодно. Что теперь?

— Почему же он не участвует? Думает, что ты победишь?
Да не в этом дело. Хотя, скорее всего, да, победа будет за мной. Есть такое понятие — навязанный имидж. Когда ты борешься с конкурентом, навязывая ему какой-то неприятный образ. Это применяется в маркетинге или в черных политтехнологиях. И он Джоннибою навязал имидж пидорка, который исполняет песни для девочек, которым нравится пони. Я встретил бэк-МС Джоннибоя, он говорит, что после этого баттла карьера до свиданья. Выступали в Ростове или где-то, пришлом меньше 50 человек, Джоннибой в полной депрессии.
Был слух, что ты тоже должен был присутствовать на том баттле со стороны Джоннибоя.
Он меня приглашал. Я даже начал обдумывать это.
Валера Phlatline: Они нас стали прокачивать очень заранее. Причем, зашли сначала через нас.

Schokk: Но у меня меньше обид на него [Оксимирона], чем у него на меня. Для меня это непонятно. Я глупее него, это очевидно. Поэтому я проще отношусь к тому, что обо мне подумают. У него же такая позиция, что он меня игнорит, что ему плевать. А за кулисами он активен. Он звонит людям: “Как, ты общаешься с Шоком? Прекрати это делать”. Этот человек ему говорит: “Что с тобой? Он вообще о тебе хорошо отзывается». Приятель пришел на AVG, звонит мне: “Мирон здесь, ебнуть его?” Или организаторы в Питере говорят: “Знаем адрес Мирона, хочешь съездить?” А мне это уже просто надоело. Мне, наверное, надо надеть футболку Oxxxymiron и на спине написать, что у меня нет ненависти к этому человеку, что я сам много чего неправильного сделал.

После московских событий Мирон с головой погрузился в работу, и вот результат. Я же слишком глубоко погрузился в жалость к самому себе.
Ты всегда любил привлекать внимание скандалами и провокациями. Новый альбом, похоже, этого не предполагает.

Новый альбом, где почти нет мата — это уже провокация для моих слушателей. Новый материал — это провокация и насмешка над тем, что я делал раньше, и над аудиторией, которая к этому привыкла. Я не думал, как мне понравиться слушателям. Я всегда полагался на то, нравится ли мне песня самому. Я считал, что у меня есть какой-то нюх и я могу примерно представить, понравится это или нет. Я всегда предугадывал, какой трек лучше зайдет, а какой проходной. Вот и сейчас я полагаюсь на свою интуицию. Альбом должен в первую очередь понравиться мне. У меня было видение, к чему я хотел прийти. Насколько я достиг задуманного? Думаю, процентов на 60.

На данный момент работать с проектом Schokk не так уж просто — ну, если говорить о выходе на серьезный уровень. После хип-хоп-“битмарей” ты встречаешься с настоящими музыкантами и понимаешь, что тебе им нечего показать. “Я Schokk, я мам ебал”, что ли? Я надеюсь, что альбом “XYND” заложит прочный фундамент. Чтобы я уже мог показать его, а не все прошлое.