Стирает трусы на озере

Бригада таджиков выгрузилась из старенькой «Газели». Вооруженные топорами, пилами и гвоздодерами, они вошли во двор.

— Ну что, хозяин, ломаем? — обратился ко мне бригадир.

Немного защемило в груди, даже к горлу подкатил комок. Дом строил отец, материалы он собирал по досочке, по кирпичику, по гвоздику. Отца давно нет, а дом покосился, просел кое-где фундамент, течет крыша, прогнили балки. Ремонтировать смысла нет, да и просторнее нужен домик, внуки уже подросли.

— Давайте! — ответил я и отвернулся.

С этим домом связана моя юность, мое взросление и кое-какие эротические воспоминания, о которых я и хочу рассказать.

Садовый участок мы получили в далекие шестидесятые годы прошлого века. В те времена похвастаться дачей мог далеко не каждый, а провести лето загородом на природе хотели многие. Как-то отец уехал в длительную командировку, а мама решила пустить к нам на сезон дачников, заодно пополнить семейный бюджет.

На первом этаже у нас были две комнаты, кухня и веранда, а мои апартаменты находились наверху в мансарде. Одну из комнат мама и сдала тем летом. Дачниками оказались молодая женщина с полугодовалым ребенком и девушка примерно моего возраста, ее сестра. Старшую звали Лена, она была женщина компанейская и веселая, быстро нашла общий язык с моей матушкой. Младшая, Тоня, вела себя нелюдимо, горделиво и даже заносчиво, со мной почти не общалась, и произносила умные фразы типа «каждому своё» или «замнем для ясности». Меня это несколько будировало, мне-то хотелось найти с ней контакт. Девчонка симпатичная: кругленькое личико, светло-русые волосы, заплетенные в две косички, голубые глазки. И фигурка ничего — холмики грудей прорисовываются, ножки длинные, не худые, не толстые. И там, откуда они растут, тоже все в норме. С великой радостью заглянул бы ей под подол, но, увы, раздевал я ее только мысленно.

Я пытался всячески привлечь внимание Тони — то порывался сказать остроумную шутку, то бренчал в саду на гитаре. Но она, задирая нос, проходила мимо, и не удостаивала меня даже взглядом. Зато старшая улыбалась моим остротам и хвалила мои музыкальные способности:

— Володя, вы хорошо играете!

Когда настали жаркие дни, сестры ходили по саду в купальниках. Хоть и нетрудно дорисовать в воображении всё, что скрывала тонкая ткань, мозгу одних фантазий мало. Желание хотя бы одним глазком рассмотреть то, что у Тони запрятано в трусиках, становилось просто нестерпимым.

В саду у нас была дощатая душевая кабинка с огромной бочкой наверху, куда мы по утрам наливали воду, чтоб за день она нагрелась, а вечером можно было ополоснуться. Я взял буравчик, на уровне ниже пояса прокрутил дырку в доске и воткнул туда щепочку, чтоб не было заметно. Вечером я дождался, когда Тоня пойдет в душ, подкрался тихонько, вытащил щепочку и прильнул к отверстию глазом. Тоня стояла спиной ко мне, но и вид голой девичьей попки меня возбудил.

Тоня постояла немного под струями, потом закрыла воду, но выходить пока не собиралась. Она повернулась боком ко мне, и стало видно, что одну руку она сжимает бедрами. Бедра ее то напрягались, сдавливая руку сильнее, то расслаблялись, слегка отпуская. До меня доносилось ее громкое дыхание. Потом она расставила ноги шире и стала двигать рукой там, между ног. Она слегка приседала и тут же выпрямлялась, подавая попу вперед, в ее частое дыхание вкрапливались стоны.

До меня дошло — Тоня занимается мастурбацией. Она — онанистка! А с виду обычная девочка, ничего такого не скажешь. Я слышал от своего приятеля, с которым мы часто обсуждали интимные темы, что некоторые девчонки занимаются онанизмом.

— Только они того… с приветом, — сообщив мне это, приятель покрутил пальцем у виска.

— Да ну? — удивился я.

— Так в книжке написано… Да я и сам видел!

И приятель рассказал: когда он жил на старой квартире, в другом районе, там у них по двору ходила дура. Ее потом в сумасшедший дом забрали. Она задирала юбку и всем показывала. И изо рта у нее слюни текли. И говорить она не умела, только мычала. И пальцем себе терла… ТАМ.

И вот я вижу, как Тоня делает это. Но ведь она обычная девчонка и вовсе не дура. И слюни у нее не текут, и говорит нормально, и рассуждает как взрослая. И вдруг… А всё ходит и нос задирает, и строит из себя. Будто сама пристойность и ничем таким не занимается. Да я вообще, глядя на нее, ни за что не подумал бы, что она занимается, а оказывается — занимается. А выйдет из душа и будет опять нос задирать, словно ничего такого не делала.

Мои размышления прервали шаги. Я быстро нырнул в кусты. По дорожке от дома к душевой шла Лена. Подойдя, спросила:

— Тонь, ты скоро?

— Да, сейчас! Две минуты! Вытираюсь уже!

* * *

Какое это сладкое слово «онанизм». Оно очень нравилось Тоне. Такое уютное и одновременно будоражащее. Мягкое и уносящее вдаль. От этого слова у Тони разливалась теплая волна внизу живота, а между половых губок возникало свербящее чувство, и пальцы сами тянулись погладить там, поласкать. Слово «мастурбация» ей не нравилось. Оно грубое, от него отдает каким-то специфизмом, какой-то просветительской лексикой. Оно научно-книжное, а потому некрасивое. А вот онанизм… В нем что-то таинственное и греховное. Юноша Онан представлялся Тоне милым кудрявым пастушком, которого насильно женили на старухе, а он не хотел ее. Она не вызывала в нем эротических чувств. Ему хотелось наполнить своим семенем юную весеннюю почву, которая даст бурные всходы. А осеменять старуху — все равно, что бросать семена в бесплодную пустыню. И юноша Онан, мечтая о молодом женском теле, извлекал из своего организма семя не с помощью тугого девичьего влагалища, а собственными пальцами и проливал его на плодородную землю. И пусть на этой земле не зачинались человеческие зародыши, зато всходили красивые белые цветы.

И белые лобелии на клумбе казались Тоне брызгами семенной жидкости. А пестики лилий, росших рядом, ассоциировались у нее с мужскими членами, оросившими землю этими белыми каплями. И там, под животом у нее, все сильнее возникало желание.

День был тихий и знойный, лениво жужжали шмели, а все вокруг, казалось, погрузилось в дрему. Дремал и ветерок, не колыша листву, дремали и птицы, не нарушая покой своим пением. Тоня огляделась по сторонам. В саду никого не было, поэтому она спокойно просунула руку в трусики купальника, на всякий случай, подойдя ближе к розовому кусту, отгородившись им неизвестно от кого.

Она удовлетворяла собственную похоть, наблюдая при этом за двумя совокупляющимися бабочками. Хорошо им — не надо стесняться, им не от кого прятаться. Ей снова представился пастушок Онан, зажавший вместо посоха в кулаке свой член и получающий такое же наслаждение, как и она сейчас, ласково потирая клитор.

Тоня не знала, что я наблюдаю за ней из своей мансарды и вижу, как двигается ее запущенная в трусики рука, и ей в такт двигается её попка, помогая достичь оргазма.

— Тоня! — крикнула Лена из дома.

Девочка испуганно выдернула руку из трусиков, расправила их и побежала в дом.

На следующий день Тоня поехала в город по каким-то делам. Моя мама была на работе и, если не считать младенца, мы с Леной остались вдвоем. Я поздно проснулся, вышел во двор. Лена качалась в гамаке с книжкой в одной руке, а другой рукой качала коляску.

— Володя! — окликнула она меня, когда я проходил мимо. — Вы разбираетесь в электричестве?

— Ну… так, — я пожал плечами. — А что?

— Я включала утюг, а розетка искрит. Не посмотрите? А то как бы пожара не было.

— Пойдемте!

Лена взяла из коляски ребенка, мы с ней вошли в их комнату. Она указала пальцем на розетку. Я выключил пробки, разыскал отвертку, разобрал розетку. Да, провод болтался. Я подтянул винт, закрутил крышку, включил пробки. Работает.

— Хорошо, когда в доме мужчина! — похвалила Лена. — А мы тут две женщины. Мужа весной в армию призвали. А можно еще вас поэксплуатировать?

— Да.

— Кроватка детская совсем разболталась. Подкрутите винты.

— Хорошо.

Заплакал ребенок. Лена, не стесняясь меня, распахнула халат, обнажив грудь.

— Я попозже зайду… — смутился я.

— Ой, да что вы. Володя, — засмеялась Лена. — Никогда не видели, как женщина кормит? Я отвернусь, не буду вас смущать.

Пока Лена кормила младенца, я подкрутил шурупы.

— Ой, спасибо! — Лена уложила ребенка в кроватку и с кокетством спросила: — Как мне вас благодарить?

Халат на ней по-прежнему был распахнут. Налитые груди слегка свисали. Лена смотрела на меня, глаза ее светились лукавым блеском. Шеки мои горели, кажется, я покраснел.

— Да что вы, ничего не надо, — я отвел взгляд и собрался уйти, но Лена удержала меня за руку.

— А женщине всегда есть, чем отблагодарить мужчину. Между прочим, женщина уже два месяца без мужского внимания. А женщина молодая и ей хочется ласки…

Говоря это, она приблизилась вплотную ко мне, и пальцы ее пытались сквозь шорты нащупать член. Я сопел и не знал, что ответить. Это было настолько неожиданно, что я растерялся. От растерянности, или даже испуга, мой член не подавал признаков возбуждения. Зато Лена была настроена по-боевому. Передернув плечами, она скинула халат, расстегнула мне шорты и они тоже свалились на пол. И я, и она остались в одних трусах.

— У вас еще не было женщины? — Лена догадалась, чем вызвана моя растерянность. — Ничего, начинать когда-нибудь надо.

С этими словами она стянула с меня трусы и, обхватив губами головку, принялась ее посасывать. Страх постепенно улетучивался, член стал наливаться кровью. Добившись эрекции, Лена легла на диван.

— Снимите с меня трусики! Смелее, Володя! Ну что же я сама всё за вас делаю!

Я был еще немного растерян, будто бы всё это происходило не со мной. Сняв с Лены трусы, я даже не рассмотрел как следует ее гениталии, хотя очень давно мечтал увидеть голую женщину. За Тоней подглядывал… Конечно, Тоня юная, еще не рожавшая, быть может, девственница, она была мне более желанна. Но в данном конкретном случае надо брать то, что дают, и не просто дают, можно сказать — навязывают!

Я стал устраиваться между ног Лены.

— Погоди-ка! — откуда ни возьмись, в руках Лены появился бумажный пакетик с изображенным на нем силуэтом лилии.

Презерватив, догадался я. Лена вскрыла пакетик и достала резиновое колечко.

— Давай-ка наденем. С меня и одного ребенка хватит, — она кивнула на кроватку со спящим младенцем.

Лена ловко натянула на мой пенис “изделие №2”.

— Теперь давай!

Так я впервые познал женщину. Я долго не мог кончить, а Лена, несмотря на ее огромное желание секса, вела себя не слишком активно, не кричала, не подмахивала. Очевидно, она из тех, кто любит, чтобы ублажали её — принимать ласки, не помогая при этом ни партнеру, ни себе самой.

Когда я кончил, Лена сама придержала у основания на моем члене презерватив, чтобы он не соскочил, когда я вытаскивал. Она чмокнула меня в щеку и сказала:

— Ну всё, иди. Мне надо заниматься делами.

Мы поднялись с дивана. Лена не стала одеваться, так голой и занялась делами: включила утюг, поставила доску, разложила на ней пеленку. Я не смотрел на нее, мне почему-то было стыдно. Я забрал свои трусы и шорты и вышел. На повисшем члене все еще болтался полный спермы презерватив. Куда бы мне его деть? В мусорке может увидеть мама. Я взял допату и закопал презерватив в саду.

В дальнейшем Лена ни словом, ни намеком, ни взглядом не напомнала о том, что между нами было. Будто бы ничего и не было. Она по-прежнему обращалась ко мне на вы, ни о какой помощи больше не просила. Да и одни мы с ней с тех пор ни разу не оставались.

* * *

После того, что я узнал о Тоне, мой интерес к ней возрос еще сильнее. Контакта с ней по-прежнему не получалось, но исподволь я постоянно наблюдал за ней. Вот и сейчас я стоял у окна своей мансарды, следя за Тоней — она гуляла в саду. Я ждал, не начнет ли она опять мастурбировать, как тогда, возле куста розы. Тоня вдруг посмотрела наверх, в мое окно. Я отпрянул назад, но поздно. Она, видимо, успела меня увидеть. Похоже, девочка догадалась, что я мог видеть ее и в тот раз. Теперь при встрече со мной она краснела и нос не задирала, а опускала, словно чувствуя за собой провинность. Иногда открывала рот, порываясь что-то сказать, но не решалась и отворачивалась.

Как-то вечером она постучалась ко мне.

— Можно?

— Заходи.

— Сыграй что-нибудь, — она сняла со стены гитару, подала мне и села рядом.

Я спел какую-то песню.

— А что-нибудь на стихи Есенина ты знаешь?

Я спел «Глухарей»: выткался на озере алый цвет зари… Тоня внимательно слушала.

— Обалденные стихи, да?

Видимо, этого она и ждала — там были слова о потерянной девственности. Завязался интимный разговор.

— А у тебя уже было? — спросила она. — С женщиной.

Я не хотел говорить о своем недавнем опыте и помотал головой.

— Врешь ведь!

Я покраснел. Вдруг Лена ей рассказала?

— А у меня нет! Я — девушка, — заявила она.

Зачем, интересно? И как мне реагировать? Похвалить? Пожалеть? Сказать, молодая, мол, все еще впереди? Или она намекает, чтобы…

— Но без любви я никому не дам. И до замужества никому. Я буду ждать своего человека. Только с мужем в первую брачную ночь. Понял?

— Молодец, — я кивнул в знак похвалы, скрывая разочарование.

Стало быть, намекает, что она мне не даст. Так я вроде и не настаивал. Зачем тогда пришла? Ждет, что я признаюсь в любви? Сделаю предложение? Да рано мне еще жениться. Но Тоня продолжала.

— Но я живой человек, и половое желание все равно есть, понимаешь? А оставлять половое желание неудовлетворенным очень вредно. Я в одной книжке читала. Вот мужчинам хорошо, у них бывают поллюции. А нам, девушкам, приходиться… заниматься…

— Чем заниматься?

— А то не знаешь.

И она рассказала мне и про свои фантазии, и про юношу Онана, и о том, что испытывает, занимаясь этим. Наш разговор становился все более доверительным и откровенным, я даже забыл, что говорю с девчонкой, мне представлялось, что передо мной добрый приятель. И я тоже ей что-то рассказывал о себе, о своих фантазиях. От таких разговоров мне вдруг захотелось предложить ей… Ведь не обязательно заниматься вагинальным сексом. Можно просто взаимными ласками добиться… Но предложить не успел, она поднялась.

— Мне пора, — хихикая, добавила: — А то Ленка забеспокоится, скажет: «Чем вы там занимались?»

Вскоре они уехали. Потом кончилось лето. А я так и не спросил у мамы, где она нашла этих дачников, сохранился ли их телефон.

* * *

— Хозяин, готово! — крикнул мне бригадир таджиков.
Всё, дома больше нет. Вместо него лежала куча гнилых досок, балки, вагонка…